Євгенія Забогонська
Євгенія народилася та мешкала в Маріуполі, де з 2002 року працювала в Маріупольському драматичному театрі — спершу на посаді освітлювачки, а згодом, здобувши відповідну освіту, художницею зі світла. У театрі також працював чоловік Євгенії — актор Сергій Забогонський, один зі свідків нашого дослідження.
Після ескалації війни, через відсутність бомбосховища в будинку Євгенії та сильні обстріли міста, 24 лютого 2022 року разом із донькою Євгенія вирушила до Драмтеатру. Але коли на початку березня туди почало прибувати дедалі більше людей, Євгенія стала координаторкою волонтерської групи театру та разом із чоловіком допомагала організовувати простір для потреб понад 2000 людей.
16 березня 2022 року під час атаки армії Російської Федерації на Драмтеатр Євгенія з чоловіком опинилися майже в самому епіцентрі вибуху — у приміщенні електроцеху на сцені театру. Опинившись під завалами, вони змогли вибратися та врешті залишити Маріуполь.
Під час інтервʼю Євгенія розповіла нам про те, як простір театру трансформувався в укриття, як утворилася та працювала волонтерська група театру, які труднощі поставали перед мешкан_ками театру, а також описала наслідки вибуху в його епіцентрі у перші хвилини після атаки.
Це вибрані частини глибинного інтервʼю з Євгенією, доповнені візуалізаціями, фото та планами, що описують трансформації просторів театру для людей, які мешкали тут.
Ми публікуємо інтервʼю з Євгенією мовою оригіналу.
Початок повномасштабного вторгнення
Мариуполь проснулся 24 февраля 2022 года от ужасных взрывов. Трясло весь город с самого утра, а вечером это все только усилилось. У нас в доме не было ни подвала, ни бомбоубежища, ничего. Поэтому я написала директору театра, что пойду туда с младшей дочерью, считая, что так будет безопасней, а мой муж и сын остались дома. В театре 24 февраля была только я.
Небольшое количество людей в театр начало приходить после того, как на сайте городской администрации 25 февраля 2022 года появился список бомбоубежищ в Мариуполе, среди которых был указан и Драмтеатр1.
Сначала люди приходили пересидеть бомбежку, а потом уходили обратно: расходились по домам, когда затихали обстрелы. Никто не думал, что это надолго, что это серьезно.
Самое интересное, что люди узнавали о том, что в театре было укрытие, а организации волонтерские — нет. В городском управлении тоже узнали, что такое количество людей находится в театре и что туда нужно везти продукты — медикаменты, воду и все-все, только от полиции на совещании.
Но когда объявили эвакуацию из города — я уже не помню точно, какое-то это было число, точно я не скажу, да нам это было и неважно абсолютно — в этот день мы ужаснулись от того, что произошло после этого объявления2. Люди начали сходиться к театру, но полиция объявила, что эвакуация отменяется, и весь этот поток людей, который не смог потом уехать снова по домам, хлынул в театр. Люди очень раздраженные были, очень перепуганные, толпа была неуправляемая абсолютно. Они ринулись в театр и начали селиться кто где, кто куда. Сразу же начали искать стулья, кресла, начали ломать зрительный зал, чтобы где-то сесть и прилечь.
Спроби евакуації з Маріуполя містян_ок
Каждый день возле театра собиралась толпа в надежде эвакуироваться. Люди обвешивались белыми тряпками, на машинах писали «дети» и пытались прорваться. Не знаю, где появлялась информация об эвакуации, но люди как-то узнавали об этом.
Мы с Мишей, нашим поваром, смотрели с фойе, сколько там людей пришло, и говорили: «Как ты думаешь, сколько у нас сегодня добавится людей? Ну ничего, еще одну выварку поставим, чтобы на всех хватило». Каждый день у нас был поток людей: их становилось все больше и больше. Сколько обещаний, что сегодня уже будут эвакуационные автобусы, но эвакуации так и не было ни одной.
Призначення Євгенії координаторкою волонтерської групи театру
Полиция в один прекрасный день пришла и спросила у жителей: «Кто у вас тут старший?». И все ответили, что я, хотя я не вызывалась, а просто помогала людям, потому что знала больше, чем другие. Вот и все. Полиция приехала и сказала, что я «комендант» театра. Без меня меня же и назначили.
Почему я это делала? Наша вахта сутки дежурила и уходила домой, а я была там все время. Кроме этого я работала в театре давно, поэтому знала и само здание, и коммуникации. Моя работа была напрямую связана с этим. Поэтому я помогала людям расселяться, обустраивала места для них: стелили им деревянные настилы и кулисы вместо матрацев. Пока был газ, мы с мужем бегали домой — мы недалеко жили, — там мы кипятили воду, приносили её в театр. Мой муж искал продукты, что-то варил и тоже приносил в театр, чтобы люди могли поесть, и мы тоже. Как-то так мы выживали первые дни.
Побут у театрі
По мере того, как прибывали новые люди, мы организовывали в театре все необходимое. Я мыла туалеты, а Сергей бегал по «связям с общественностью»3. Другие ребята организовали кухню и на ней работали. Людей в театре становилось все больше и больше, и мы просто не успевали все делать. Люди начали подходить и спрашивать, чем они могли помочь. После такого у нас организовалось очень много разных «служб»: например, служба охраны, которая заколачивала окна и заготавливала техническую воду и дрова, а также службы, которые контролировали процессы. Были женщины, которые помогали мне поддерживать чистоту санузлов. И пара, которая поджигала мусор, ведь из-за большого количества людей было много различного мусора, и чтобы в нем не увязнуть, мы вытащили огромную двухсотлитровую металлическую бочку со спектакля «Майдан Инферно», в которой теперь начали сжигать мусор недалеко от театра.
У каждой службы был старший. Они собирались в восемь утра на планерку, где обсуждали, в какой службе проблемы. И если проблем не было, старший уходил. Оставались те, у кого были какие-то проблемы и нужно было найти решение. Как-то так мы организовались, довольно быстро — если честно, я сама была в шоке, как это все произошло.
Каждый день я вставала в шесть утра и обходила весь театр, чтобы посмотреть, как люди переночевали, разговаривала с охраной, спрашивала, как прошла ночь. А потом шла на улицу и смотрела, начали ли разводить костры ребята, которые этим занимались.
Мы жили как коммуна. Все друг друга поддерживали, никогда не было никаких скандалов и драк. Даже в очередях за едой было спокойно, а вы только представьте, какая это была толпа людей. Конечно, недовольные люди тоже были. Кто-то жаловался, что давали мало еды, но мы отвечали, что они здесь не одни, и надо как-то на всех делить, ведь мы не знаем, сколько мы здесь пробудем и насколько нам хватит продуктов.
Креслення підвального приміщення. ©Центр Просторових Технологій
Візуалізація розселення людей на першому поверсі в театрі та маркування просторів за групами, які там домінували. ©Центр Просторових Технологій
Візуалізація розташування просторів на другому поверсі театру. ©Центр Просторових Технологій
Візуалізація розташування просторів на третьому поверсі театру. ©Центр Просторових Технологій
Візуалізація розташування просторів на четвертому поверсі театру. ©Центр Просторових Технологій
План приміщення із зображеннями з різних поверхів. ©Центр Просторових Технологій
Театр-укриття: переоблаштування просторів театру
В общем, зал был разломан за несколько дней. Это было очень грустно, на это было безумно больно смотреть, потому что все это было родненькое. Знаю, каким образом наша дирекция всего добивалась, какая это бумажная волокита — все эти ремонты и какие-то закупки. Потом я собрала мужчин, кому не хватает, говорила «пойдемте со мной». Повыдергивали из мебельного цеха все, что можно было. Разные лежаки, стулья, диванчики, все-все-все, что использовалось в спектаклях как декорация, на что можно было прилечь, присесть. Все, что можно было, все отдала. Мы сами с дочкой спали в подвале, деревянный щит был, и сверху какая-то тряпка была постелена, и укрывались мы с дочкой тряпкой.
Оригінальна аудиторія, яка була відреставрована, включаючи стільці з архітектурної бібліотеки Заболотного
Глядацька зала театру до повномасштабного вторгнення. ©Лев Сандалов
Глядацька зала театру під час його функціонування як укриття. ©Лев Сандалов
Потом мы поняли, что надо как-то людей кормить. Многие приходили и думали, что мы все тут волонтёры, а оказалось, что мы не волонтёры далеко, и в волонтерских группах о нас никто не знал, пока мой муж не рассказал всем о нас. И после этого к нам начали подвозить гуманитарную помощь: воду, еду, медикаменты. Полиция привезла продукты, лекарства. Волонтерские организации привозили предметы быта: пасты, полотенца, одежду, какие-то носочки, детям колготки. В общем, что у них появлялось, то они и привозили.
Гардероб мы переоборудовали в кухню. Там было два окошка: одно было с раздачей, а второе с переписью людей в здании. Девочки, которые занимались переписью, сидели с десяти утра. По каждому району города был заведен журнал, и девочки в алфавитному порядке записывали туда людей, которые к нам прибывали. Полиция сказала нам, в какой форме это все записывать: мы записывали фамилию, имя, отчество, год рождения, фактический адрес проживания в Мариуполе и номер телефона. Я уверена на 100%, что эти журналы были целые, потому что в этой части театра не было пожара: фойе, именно гардеробы, были целые. Я смотрела уже разные интервью, когда ходили по фойе. И эти журналы оставались там, на окошке в переписной. Люди находили друг друга по этим журналам. Радовало это очень, конечно.
Як забезпечувалося харчування?
Людей было много, и мы вместе начали готовить на кострах. Сначала из того, что люди и полиция нам приносили. Но людей становилось все больше и больше, мы не могли сварить столько. У нас не было даже больших кастрюль, которые были нужны для выварки такому количеству людей. Мы подошли к полиции: они спрашивают, чего нам не хватает, и мы и говорим, что полевую кухню нужно. Два часа прошло, и полевая кухня у нас появилась. Как был счастлив наш повар Миша, это не передать. Я до сих пор помню — он прямо светился. Он сразу распределил все: сегодня мы готовим то, завтра это. Он был такой счастливый.
На протяжении следующих недель продукты нам привозила полиция, и самые скоропортящиеся мы старались готовить сразу. Для продуктов более глубокой заморозки мы нашли глубокую комнату в подвале и использовали ее как холодильник. Владелец кафе “One Gogi” рядом с театром разрешил нам также взять две морозильные камеры, как для мороженого. Полиция еще потом привезла нам генератор, и мы периодически включали его, чтобы заморозить морозилку и заодно дать возможность людям телефоны подзарядить.
Самыми дефицитными были влажные салфетки и детское питание. Потом полиция привезла нам бутилированную воду, которую я тоже держала у себя на складе и выдавала только для младенцев, чтобы детки не заболели. Я отдельно наливала эту бутилированную воду и в одноразовые стаканчики насыпала детское питание по возрасту. Это все хранилось у меня, и выдавала это только я.
Комунікація між людьми всередині театру
У нас телефоны были уже на последнем издыхании, у кого-то они совсем уже не работали. Чтобы принимать решения или связываться друг с другом, мы могли только собираться и просто разговаривать. Если кому-то что-то было нужно, они находили меня, моего мужа и нашего коллегу Дамира Сухова, или других волонтеров. Если кто-то не мог сам решить вопрос, тогда искали конкретно меня, и я уже помогала найти решение проблемы. Это работало как сарафанное радио.
Медична допомога в театрі
На улице уже было минус десять, холодина, отопления нет, воды нет, никаких благ человечества, а люди приезжали, естественно, уже заболевшими. У нас в театре организовался медпункт, но лекарства, конечно, были в дефиците. Люди постоянно приходили к нашему медику с очень высокой температурой или с расстройствами кишечника, потому что пили некипяченую воду. Еды не хватало, поэтому приходилось есть испорченные продукты. Из-за этого мы нуждались в препаратах против кишечных вирусов и жаропонижающих для детей и взрослых. Также у нас был дефицит успокоительных и антидепрессантов, потому что очень у многих людей в театре были панические атаки. К тому же в театре были люди больные диабетом, которые нуждались в инсулине. Мы писали списки медикаментов и передавали их полиции, а они старались доставать все, что получалось.
Обстріли 15 та 16 березня 2022 року
В ночь с 15 на 16 марта была жуткая бомбежка города. Просто нескончаемо летели снаряды, земля дрожала. И вот это первый раз, когда мне стало страшно за три недели. Чтобы не происходило раньше, где-то мина взорвалась, где-то что-то упало, я совершенно не обращала на это внимания, все было в порядке. Но в эту ночь мне было безумно страшно, безумно. Я не спала и ходила по театру. Люди в театре не спали совершенно — они сидели при свечах и молились. Не спала охрана, не спал никто в театре. И были такие взрывные волны, что на утро, когда я снова обходила в шесть утра театр, наши огромные шести- или семиметровые витражные окна на втором этаже в паркетном зале повисли в воздухе. То есть их так повредило ударной волной, что они могли упасть внутрь театра на людей, которые там ходили или сидели.
Так страшно было, наверное, еще, когда Центральный рынок разбомбили4. Мой дом как раз рядом находился, и я помню, как я вышла в 6 утра из театра, смотрю и думаю: «Что это так дымит? Мой дом или не мой? Надо сбегать и посмотреть?». А потом ребята пришли и говорят, что это горит Центральный рынок.
15-го та рано вранці 16 березня 2022 частина мешкан_ок театру виїхали з будівлі за погодженим російською стороною де-факто зеленим коридором. Євгенія описує день атаки 16 березня 2022 року:
В 7 утра, как рассвело, было просто такое ощущение, что театр вынесли. Настолько он опустел, что я его таким не видела за эти три недели. Мы прошлись по театру и посмотрели, какое количество мест освободилось, и поняли, что нужно немного прибраться и готовить места для, скажем так, поступающих людей.
Вся наша жизнь шла по накатанной: хлеб замесили с вечера, костры, санузлы, наведение порядка, планерка. Мы с Сергеем пытались найти ещё места, куда селить людей: взяли ключ от помещения возле малой сцены на третьем этаже и хотели идти туда, чтобы посмотреть, сколько там есть места.
Так получилось, что мы не могли спокойно ходить по театру: нас постоянно кто-то просил помочь что-то сделать, какие-то вопросы решить, что-то дать. И я говорю ему: «Пойдем в цех, там поговорим». Мы пошли в помещение электроцеха в глубине сцены. Оно маленькое и состояло в основном из несущих стен и противопожарных дверей. Мы зашли туда, начали разговаривать, и буквально прошло полторы-две минуты до момента, когда произошел взрыв.
Сначала у меня был жуткий звон в левом ухе, потом я вижу темноту и в ней искры. Я помню: темнота, искры, и меня как будто кладет на кучу чего-то. И потом я начинаю засыпать. Я поняла, что что-то произошло. Потом, когда все затихло, Сергей закричал: «Живая?». Я кричу, что живая. Он первый откопался, и начал меня откапывать. У меня была обожженная левая сторона лица, контузия левого уха, переломы и трещины ребер, осколки в левой ноге. Я оглянулась и была в ужасе: буквально за несколько секунд все, что нас окружало, превратилось в гору щепок, осколков, горы мусора. В одно мгновение не осталось ничего целого.
За сцену невозможно было выйти. Там, во-первых, была завеса из штукатурки и будто переплетение металлического оборудования из зала. Все тросы, трубы, металл от софитов, которых было где-то штук пять по несколько тонн каждый — все это переплелось, как в фильмах ужасов. Во-вторых, зал и сцену до удара разделял пожарный занавес из асбеста. И вот в момент взрыва этот асбест разлетелся в разные стороны. Такая была завеса непроглядная.